По темному дому я иду вслед за соседом на шум.
– Я здоров! – рычит Арават. – Нечего меня тут больше держать, я здоров! Я чудесно исцелился!
Сосед входит в комнату, придерживая мне дверь.
– У нас все чудеса известно какого происхождения. – Он кивает на меня, сонную, в мятом платье.
– Добрый вечер, – говорю неприветливо. – Как самочувствие?
– Ты, шакалья девка, меня усыпила против воли! – возмущается Арават и снова порывается встать. – Да пустите меня уже, я здоров!
– Ты здоров, пока лежишь, – зеваю. – А как встанешь, тут-то почка и отвалится. Вот полюбуйся, какие из тебя булыжники сыплются. – Я достаю из кармана свитера пакет с мелкими круглыми камнями, которые вымыла и забрала, чтобы Ориве показать.
Освещение в комнате тусклое, включена только одна лампа из четырех под потолком, да еще ночник, но я отчетливо вижу, что Арават краснеет. Он сопит, раздувая ноздри, и прожигает взглядом сначала меня, а потом и всех остальных.
– Ну мы выйдем, наверное, – неуверенно предлагает сосед, и все трое быстро выметаются за дверь.
Мне резко становится неуютно. Не потому, конечно, что я боюсь Аравата, а потому, что не знаю, как с ним себя вести. Он вызывает во мне сильнейшую неприязнь, но я не могу твердо сказать, оттого ли это, как он поступил с Азаматом, или оттого, как я сама при первой встрече закатила ему прилюдную истерику. То есть, конечно, и то и другое, но не знаю, что больше. И потом, если бы дело было только в его вине, то я могла бы великодушно пренебречь своими эмоциями на то время, что он мой пациент. Но вот когда сверху накладывается еще и собственный стыд, то уже не получается никуда от этого деться. Но не просить же у него, в конце концов, прощения, хоть и для собственного спокойствия, а не для его!
– Тебе мало было меня один раз на всю столицу ославить, – начинает он, как будто прочитав мои мысли. – Теперь еще всем в городе раструбишь о моих болячках?!
– Если это единственный способ заставить тебя долечиться, то да, – огрызаюсь я.
– Тебе-то до меня какое дело, женщина? – ворчит он, правда немного поумерив ярость. – У тебя передо мной долгов не было.
– А я не для себя стараюсь, – говорю.
– Он все-таки тебя прислал, – щурится Арават.
– Да ну что ты, – протягиваю я. – Он и не знает, что ты болен. Ему сейчас вообще не до того, ты же понимаешь, не успел он войну выиграть, как на него это императорство свалили, теперь ни отдохнуть, ни уехать, уж не знаю, что будет, когда ребенок родится… – сетую я, изо всех сил копируя тон, каким клубные кумушки жалуются на мужей.
Арават вцепляется в спинку кровати и подтягивается на руках в сидячее положение, не сводя с меня расширенных глаз. Какой же он все-таки высоченный, это ж страх.
– Какое императорство? – хрипло переспрашивает он.
– Ну как – какое, – моргаю. – Ты тут совсем забурел, я смотрю. Новости хоть почитай на досуге, пока валяться будешь. И не пытайся больше встать, пожалуйста, а то придется тебя привязать к кровати.
Он съезжает обратно в горизонталь, все еще буравя меня взглядом. Эмоция в нем чувствуется очень сильная, только не могу понять какая.
– Спокойной ночи, – говорю, гашу свет и выхожу из комнаты.
На кухне – это то самое гигантское помещение, где нас кормили, – сидят сосед, двое парней-сиделок, пилот и Арон и пьют кофе.
– Ну как он? Вы ему объяснили? – набрасываются на меня с вопросами.
– Объяснила, а еще я ему намекнула на последние новости, так что у него теперь есть стимул пожить подольше, – усмехаюсь я.
Арон отводит взгляд и качает головой.
– Не думаю, что он простит Азамата.
– Я тоже не думаю, – с фальшивой жизнерадостностью соглашаюсь я. – Но я думаю, если он очень постарается, то Азамат простит его.
Мужики гогочут.
– Мне тут Азамат звонил, – говорит Арон, наливая мне кофе. – Сказал, что вы забрали его телефон, а теперь не берете трубку. Я ему сказал, что у вас идет операция, но он очень просил позвонить потом, на номер Алтонгирела.
– Ну щас. – Я принимаюсь шарить по карманам свитера. Он отяжелел и обвис от напиханных в него вещей. Ага, вот и телефон.
– Азаматик, котик, что там такое? – воркую в трубку, прихлебывая кофе.
– А, Лиза! Я просто узнать, долго ли ты там пробудешь? А то я уже соскучился! – Тон у него радостный, а язык немного заплетается. – Тут так весело, мне ужасно жаль, что ты пропускаешь! И люди интересуются, куда ты делась, всем же любопытно посмотреть…
На заднем плане там музыка, смех, треск костров. Мне резко хочется прочь из этого тоскливого дома, туда, к мужу и к веселью.
– Ну вообще-то я тут закончила, – говорю. – Так что если кто-нибудь меня отвезет, то я могла бы и прямо сейчас вылететь.
– Отвезу, отвезу! – встревает мой пилот. Выглядит он вроде не очень сонным.
– Ну вот – говорю в трубку, – доброволец есть. Так что жди.
Азамат издает победный клич и принимается заверять меня в своей вечной любви. Я хихикаю и, кажется, краснею. Наконец он меня отпускает, пообещав ждать с нетерпением. Мои компаньоны за столом отворачиваются и делают вид, что ничего не расслышали.
Я быстро собираю немногочисленные пожитки, еще раз инструктирую домочадцев насчет Аравата, и мы с Ароном грузимся в унгуц. Арон заводит волынку насчет того, что не надо было мне при всех обсуждать болезнь Аравата, тем более камни в почках – это так стыдно, так стыдно… Минуты через три я бесстыже отрубаюсь у Арона на плече, восприняв его бубнеж как колыбельную.
Мы прилетаем уже на рассвете. Некоторое время кружим над городом, но потом все-таки садимся на окраине, потому что все улицы застелены скатертями и засижены горожанами, празднующими победу. Видимо, к этому времени здесь собрались не только столичные жители и воины, но и мирное население всего остального континента, кому транспорт позволил. Я иду по улицам, лавируя среди людей и еды, в дыму от костров и жаровен, затиснутая между Ароном и пилотом, потому что мое появление вызывает у празднующих столь бурную радость, что мне как-то не по себе. Наконец мы добредаем до моста с Домом Старейшин, где сидит Азамат в окружении ближайших соратников, рядом на крылечке расположились Старейшины, а напротив них большой оркестр, наяривающий победительные марши. На левом берегу у моста пестрая компания молодежи обоего пола отплясывает, подпевая: