Сами мы не местные - Страница 24

К оглавлению

Там снова повисает молчание.

– Так тебе, что ли, можно тут быть? – выдает следующий вопрос моя загадочная свекровь.

Азамат, однако, светлеет лицом.

– Да! Ма, я женился и теперь снова могу тут жить.

За калиткой слышен вздох, но чем он вызван?

– Ну ладно, – неуверенно говорит наша старушка. – И чего тебе тут занадобилось?

Азамат на секунду теряется, а потом принимается быстро говорить, явно сам удивляясь, откуда это взялось:

– Понимаешь, моя жена с Земли, а у них принято знакомиться со всеми родственниками. Ну и мы тут были, э-э, не очень далеко, вот и решили зайти к тебе. Ты извини, что так поздно…

Я смотрю на Азамата вытаращенными глазами. Нет, я, конечно, говорила ему, что моя мама им интересовалась и что на всякие праздники у нас принято собирать родню, но сегодня я точно не говорила ничего о том, что мне надо познакомиться с его матерью из-за каких-то традиций. Впрочем, Азамат удивлен собственными словами не меньше, чем я. Видимо, просто так и не решился сказать, что соскучился по матери. Ладно, посмотрим, что будет дальше.

– Ох ты ж… – бормочет мать. – Так она там с тобой, что ли?

– Да. – Азамат кивает, как будто собеседница может его видеть, а потом быстро добавляет: – И она понимает по-муданжски.

Мать снова охает.

– Чего ж вы не предупредили?

– Ма, мы живем в Ахмадхоте. Далековато ездить, чтобы предупредить. А телефона твоего даже Арон не знает.

Кажется, Азамат начинает расслабляться. Он уже говорит нормальным голосом и, видимо, чувствует себя увереннее.

– Да ему-то зачем… – ворчит мать за своей калиткой.

Интересно, она из каких-то соображений все еще не открыла дверь или просто растерялась?

По ту сторону снова повисает тишина, так что Азамат не выдерживает и окликает родительницу:

– Ма? Ты там еще?

Вместо ответа мы слышим лязг щеколды, калитка открывается.

Ма оказывается практически с меня ростом. Маленькая сутулая старушка в такой же длинной сплошной шубе, какие были у пастухов. Из-под капюшона белеет косынка, а лица в темноте не разобрать.

Азамат неожиданно сдавливает мою руку и прижимается крепче к забору. Испугался, что сейчас она его разглядит, что ли? Чувствую, надо перехватывать инициативу в свои руки.

– Здравствуйте! – говорю я жизнерадостно, изобразив на лице придурковато-счастливую улыбку. – Очень рада видеть вас в добром здравии, имигчи-хон!

Я величаю ее имигчи, что значит примерно «уважаемая матушка». Так обращаются к старшей замужней женщине, если она выше по социальному положению или особенно многодетна. Хон – это обычная дань вежливости, «госпожа» или «господин». Я понимаю, что, согласно муданжским представлениям, она ниже меня по положению, потому что, собственно, земляне всегда выше всех, но надо же польстить бабушке…

– Ох, здрасте… – мямлит она, совершенно растерявшись.

Вот и чудненько. Я немедленно набрасываюсь на нее с объятиями, пользуясь этим, чтобы шагнуть за калитку.

– Мне так важно с вами познакомиться, – тараторю я. – У нас на Земле принято знакомиться с родителями мужа еще до свадьбы, чтобы получить их одобрение, но, увы, мы с Азаматом никак не могли навестить вас до свадьбы, и это меня очень расстроило!

Кажется, ошибок я нагородила вагон и маленькую тележку. Интересно, сколько процентов она понимает из моей восторженной болтовни.

– Ох, – снова говорит несчастная старушка. – Вас же в дом пригласить надо, а у меня там не прибрано….

Я на это быстро и безграмотно отвечаю в том смысле, что дом матери всегда прекрасен, в каком бы состоянии он ни пребывал, и что я девушка со скромными запросами, и что раз уж мы без объявления прибыли, то и в мыслях не имеем требовать порядка в доме. После этой тирады я тайком кошусь на Азамата, который обошел нас сбоку, чтобы стоять против света. Он закрывает рот рукой – жест, у муданжцев означающий «ну ты и заливаешь!».

Матушка, однако, поддается на мои косноязычные уговоры и, закрыв калитку обратно на щеколду, ведет нас к дому по скрипящей тропинке.

– А про одобрение родителей – это правда? – шепотом спрашивает у меня Азамат на всеобщем.

– Была когда-то, – так же отвечаю я.

Мы поднимаемся по слегка присыпанному снегом крыльцу, при этом я подаю бабуле руку для опоры, чем, кажется, окончательно ее добиваю. Она нервно хихикает и заваливает меня комплиментами, из которых я понимаю хорошо если треть. Впрочем, это не так важно, лишь бы она пока не задумывалась о внешности Азамата. Когда мы войдем в дом да сядем за стол в тепле и при свете, ей придется хотя бы сделать вид, что она рада видеть сына, иначе будет уж совсем неловко. А вот с порога еще может и прогнать. Я, конечно, все еще плохо понимаю устройство загадочной муданжской, а тем более женской души. Но ведь все мы, черт возьми, одни и те же обезьяны!

Сквозь тугую дверь в темные сени (почему-то именно так мне хочется назвать это место), оттуда через другую тугую дверь – на кухню. Ну вот, опасная зона позади. Теперь надо быстренько тут окопаться.

Кухня вся так и пылает желто-оранжевым светом дешевых самодельных ламп, созданием которых подрабатывают подростки, учащиеся на инженеров. Бок печки, выступающий из правой стены, пышет жаром. Мне хватает секунды, чтобы спрогнозировать тепловой удар, так что я стремительно принимаюсь раздеваться. Азамат еще колеблется – ему волю дай, так бы и остался в капюшоне. Я выразительно показываю ему кулак.

Матушка тоже стягивает через голову свою шубу и остается в самодельном, но невышитом халате, мешковатых женских штанах и белой косынке, из-под которой торчит хвостик короткой косички. Она выглядит совсем старенькой и сморщенной, хотя по земным меркам ей всего около ста. У нас в этом возрасте женщина еще женщина, а не коряга. Впрочем, непохоже, чтобы Азаматова мать особенно следила за собой. Да и подтяжку тут не сделать…