Сами мы не местные - Страница 93

Оно не реагирует. Я повторяю приветствие погромче – с тем же эффектом. Может, это статуя? Решаю подойти поближе, но с первого же шага наступаю на какую-то палку, что-то хрустит, моя нога соскальзывает. Я нагибаюсь и рассматриваю, на что наступила. Кхм, ребят, да это же бедренная кость. А вот лопатка валяется. А вон там две черепушки… Какая прелесть. Я что, в склеп попала? Кстати, понятия не имею, как на Муданге принято хоронить. Но вроде Азамат что-то такое говорил про могилы предков, нет? Ладно, постараюсь ни на чьих останках не топтаться и подойти поближе к статуе. Может, за ней выход?

Подхожу, высоко поднимая ноги. Костей тут очень много, и чем ближе к монументу, тем гуще. Произведение искусства оказывается существенно выше, чем я думала. Это и правда изображение человека, даже мужчины, только он зачем-то одет в красную юбку. Впрочем, то, что я на гобелене изобразила, тоже скорее в юбке, хотя должно быть самцом. То ли древняя мода, то ли богам так положено. Юбка у него кокетливая, с разрезом, а вернее, это просто полотно на веревочке, которая завязана на правом бедре. Все остальное, что надето на изваянии, – украшения, причем, судя по блеску, самые настоящие. Одних бус столько, что на кольчугу потянут. Тут и просто низаные камни, и плетение из бисера, и всякие литые и кованые кулоны из золота и платины… Руки все прямо от плеча в кольцах и браслетах, на них торчат во все стороны красные перья. Ногти длиннющие, золотые – что на руках, что на ногах. На голове тоже перья, воткнутые в сложносочиненный головной убор. А лицо раскрашено красным и черным – глаза обведены, вокруг них точечки, по щекам мелкие узоры… Интересно, имеется в виду, что этот бог таким родился или он по утрам три часа перед зеркалом макияж наводит? Я хихикаю.

Деревянные глаза моргают и становятся золотыми и светящимися, статуя подается вперед. Я с визгом отскакиваю на два метра и падаю вверх ногами, споткнувшись о чьи-то кости.

– А-а, – произносит изваяние высоким певучим голосом. – Вот так привычнее.

– Извините, – говорю хрипло после визга. – Я вас приняла за статую. Вы очень неподвижно сидели и ничего не ответили…

Существо сдержанно улыбается.

– Это я от скуки. Люди так по-разному пугаются, хоть какое-то развлечение.

Я закатываю глаза. Чудесно, я попала к скучающему психу.

– Ну если я вас развлекла, – говорю, – то не покажете ли вы мне, как отсюда выбраться? Я попала в зияние и теперь понятия не имею, где я и когда.

Он медленно кивает несколько раз, потом задумывается, рассматривая меня.

– Почему ты засмеялась?

А я засмеялась? А почему бы тебе не ответить на мой вопрос сначала? Ох, чувствую, я конкретно попала. Так когда это я смеялась? А!

– Представила себе, как вы это все на лице каждое утро рисуете.

Он снова задумывается. Говорят, одиночество плохо влияет на скорость мышления.

– Я ничего не рисую, – говорит он наконец. – Узоры появляются сами, по настроению. И не только на лице. – Он подается вперед еще сильнее, бусы повисают вертикально, и становится видно роспись на его груди и животе. – Но я рад, что тебя это позабавило. Человеческий смех придает мне сил.

– Всегда пожалуйста, – говорю. – Как отсюда выйти?

– Никак, – просто отвечает он.

Я пару раз моргаю.

– В смысле вы мне не позволите? – уточняю.

Он пожимает плечами.

– Да нет, мне-то что, иди, только выхода нет.

– Как… совсем? – тупо переспрашиваю я. Мое сознание всегда плохо справлялось с понятием «невозможно».

– Ага. – Он кивает мне за спину. – Вон видишь, сколько костей валяется? Они все не смогли отсюда выйти. И ты не сможешь. Помыкаешься дня три-четыре, а потом умрешь от жажды.

– А… если копать?

– Платиновую руду? Ну-ну, копай, я посмотрю.

Я медленно опускаюсь на землю среди костей.

– Погодите… А вы-то что здесь… как здесь… – Поднимаю на него вопросительный взгляд. – Я хочу сказать, вы же как-то живете? И вы тоже не можете выйти?

– Выйти-то я, может, и мог бы, если бы мог встать с кресла, – хмыкает он. – Но я тут прикован. – Он выразительно позвякивает браслетами, и становится понятно, что он не может оторвать запястья от подлокотников.

– Но вы ведь не умерли от жажды!

– Ну еще не хватало, чтобы боги от жажды умирали! – фыркает он. – Я бы тут эти двести лет и без пищи просидел, спал бы только все время. А так сюда иногда люди проваливаются, и если удается дотянуться, то я их ем. Так что даже не сильно ослаб… – Он вздыхает, а я стремительно отскакиваю к дальней стене. – Да ладно тебе, не бойся, я уж подожду три дня, пока ты сама помрешь. Только, когда почувствуешь, что все, подползи поближе. А то так обидно, лежит еда протухает, а дотянуться не могу…

Мне становится по-настоящему жутко, но я решительно сдерживаюсь. Не хватало еще в такой ситуации тратить воду на слезы. Значит, это и есть бог. Что ж, выглядит вполне подобающе. Говорит только как-то уж очень запросто. Почти как Азамат. Ох-х, что же делать… Не могу же я и правда тут скопытиться так по-идиотски! Бедный мой Азаматик…

Некоторое время мы сидим молча. Потом я решаю, что надо этого бога все-таки разговорить. Вдруг он врет или что-то скрывает… авось проговорится. Или, может, он сам чего упустил.

– Вообще, – говорю, – вы первый бог, которого я вижу.

– Да я уж понял, – усмехается он. – Был бы не первый, ты бы ко мне обращалась как подобает.

Я открываю рот переспросить, но тут же сама вспоминаю, что в муданжском есть специальное «Вы» для обращения к богам. Вот ведь не думала, что понадобится!