Я смеюсь.
– Меня это скорее радует.
– Вот и славно. Кстати, один из сыновей этого Кедра будет заходить раз в неделю тут убираться и приносить продукты. Я бы ему и почаще велел, но я знаю, что ты к слугам не привыкла…
– Хорошо, хорошо, – говорю, – раз в неделю самое то. Ты у меня умница и все прекрасно продумал. Такими темпами я и правда себя возомню какой-нибудь принцессой и возгоржусь.
Мы хихикаем, потом Азамат смотрит на часы.
– Мне надо бы уже собираться. Завтра опять тренировка, а дома и есть нечего… – Он вздыхает. – Я завтра вечером опять прилечу. Долго я без тебя не смогу все равно.
Я прочищаю горло.
– Азамат, – говорю. – А что заставляет тебя думать, что я тут останусь?
Он моргает.
– Тебе не нравится?!
– Мне очень нравится, мне просто безумно нравится! – уверяю я его, для убедительности поглаживая по руке. – Мы обязательно будем сюда выбираться, когда у нас будет свободное время. Вместе.
И смотрю на него волевым взглядом.
– Но… Лиза… – Он теряется. – Это же твой дом.
– Ага, а ты мой муж.
– Но почему ты не хочешь тут жить?
– Ну, милый, ну мы же это уже обсуждали. – Я делаю щенячьи глазки. – Я хочу жить с тобо-о-ой, а где – мне все равно. Ну и в столице работа есть хоть какая. А тут я одна от скуки загнусь на второй день. Не буду же я в самом деле целыми днями гобелены плести.
Азамат вздыхает и трет лоб. У него смешное выражение лица – вроде и облегчение там, и озабоченность.
– А зачем ты тогда вообще согласилась, чтобы я тебе этот дом строил?
– Ты же сказал, тебе это для репутации надо… Но никто же не будет следить, действительно я тут живу или нет. Ты уж прости, я как-то не ожидала, что ты реально такие хоромы отгрохаешь, я бы предупредила, что я тут жить не собираюсь. У нас просто так заведено, есть дом в городе, а есть за городом, чтобы туда ездить отдыхать по выходным. Ну вот я и подумала, пускай у нас тоже будет загородный дом, не вечно же в столице кваситься. Будем сюда приезжать…
Мне кажется, он все-таки расстроился, хотя и старается не подавать виду.
– Ну ладно, – говорит, – если тебе так удобнее… Давай тогда тоже собирайся. Котов-то оставишь, надеюсь?
– Конечно! Я их тут теперь и не найду, они мелкие… Они тут с голоду не помрут?
Азамат поводит бровью.
– Я скажу сторожу, чтобы он им ставил молоко.
Мы быстро собираемся и грузимся в унгуц. На обратном пути разговор не очень клеится, и Азамат включает музыку, а я достаю шитье – на позапрошлом собрании моего клуба как раз проходили рубашки, я сделала выкройку, теперь вот пытаюсь правильно сметать, не перепутав лицо с изнанкой. Азамат то и дело косится на меня, но молчит. Только когда я на воздушном ухабе всаживаю иголку себе в палец, кладет мне руку на коленку и говорит тихонечко:
– Лиза, я знаю, что ты меня любишь и поэтому не осталась. Мне просто странно…
Я целую его в плечо.
Мы прилетаем домой, а там так хорошо! Цветочки какие-то в палисаднике расцвели, тепло, моросит весенний дождик, внутри все такое свое… Конечно, там, на Доле, потрясающе красиво, но тут все-таки дома. Мы ужинаем в «Лесном демоне», гуляем по городу, заходим к Унгуцу, машем руками встреченному на улице непроизносимому Старейшине, отмокаем в горячей ванне и занимаемся любовью с таким остервенением, как будто после большого перерыва дорвались.
– Ну что, – говорю с вызовом, – хочешь, чтобы я сейчас торчала на побережье Дола?
– Совершенно не хочу, – хмыкает Азамат мне в ключицу, обвивает меня всеми конечностями, как паук, и так засыпает.
Наутро мне уже кажется, что замок на скале мне приснился, уж очень все буднично. Азамат ни свет ни заря смылся на свои тренировки, я сходила к целителю, попыталась ему объяснить, что такое аллергия. Он не понял. На Муданге слишком антисанитарно, чтобы тут такие звери водились. На обратном пути я проведала нескольких бывших пациентов, кое-кому выдала еще лекарств. Зашла к Унгуцу потрепаться. У него сидел Ажгдий… дими… короче, наш духовник. Посмотрел на меня, приподняв бровь, написал записочку: «Почему я только сейчас от Старейшины Унгуца узнаю про твою затею с диктофонной записью?»
– А чего, – говорю, – надо было вас предупредить? Так никаких проблем же не было, все всё поняли и взяли на вооружение. Азамат только удивляется, чего это с ним все подряд здороваться стали.
«Предупреждать не обязательно, – пишет Старейшина, – но надо было мне рассказать в тот же день, раз уж решила за меня делать мою работу. Твои действия повлияли на души этих людей, я должен быть в курсе».
– Ну ладно, – говорю. – Я как-то не подумала… Понимаете, у нас такие вещи все время делают, в школе, например…
«У вас – это у вас, – категорично-четким почерком выписывает духовник. – Между прочим, Алтонгирел вчера улетел с Муданга, а я только сейчас узнал почему. В дальнейшем, пожалуйста, рассказывай мне о своих затеях сама».
Я клятвенно обещаю все рассказывать, получаю прощение с улыбкой, выпиваю чашку какого-то кошмарного сена и иду домой. У нас опять еда кончилась, надо на рынок… Едим мы ее, что ли?..
На рынок я гордо иду с Пудингом. Ему это нравится точно так же, как и мне. На нем пристегнуто седло, по обеим сторонам которого висят мешки, куда можно положить очень много всего. Уздечек тут на лошадей совсем не надевают, так что я повязала ему на шею веревочку, за которую и тяну в нужном направлении. Он послушно идет, ибо знает: в конце пути его ждет вкусненькое. Мы проходимся по рынку, не торопясь выбираем, что купить. Пудинг зависает у лотка, где торгуют тростниковым сахаром. Дома его полно, но приходится купить кусочек, чтобы уволочь это чудо в сторону. Продавцы надо мной потешаются, конечно, но я не против. У них точно нет такого рыжего, косматого и благодушного мерина.